— Давай, милая, — впившись губами в изгиб ее шеи, прохрипел я. Вика застонала, затем впилась ногтями в затылок и стала вести пальцами по голове вверх, оставляя за собой след мурашек. Подхватив ее еще чуть выше, вжался ладонями в ее ягодицы и теперь помогал Вике работать на мне. Наши тела слились воедино, со страстью… с голодным желанием… с нетерпением завладеть тем, что уже является твоим. Глаза в глаза. Черные против карих. Рваное и сбивчивое дыхание двоих, создающее свою симфонию и голосящую в унисон шуму воды и секса. Гармония в ванной комнате полностью затуманила нам головы, и мы отдались истинному мгновению, даря друг другу себя всецело. Вика закричала, кусая меня за плечо со всей силы.

— А-а-а! — оргазм накрыл ее, и я почувствовал, как она сжалась вокруг моего члена. Следом кончил я сам, изливаясь в нее, до каждой капли… до дна… ничего не жалея. Сам застонал, закатив глаза от удовольствия и пульсирующего чувства в члене, которое резонировало в паху. Мы оба запыхались, но, когда Вика раскрыла свои счастливые, удовлетворенные глаза, мне было все равно, что у нас еще полно дел. Важных и неотложных. Но сейчас… это наш момент. Наша любовь. Наконец, я снова вижу ее улыбку. Вознесенская постепенно оттаивала от своей депрессии, и я подумал, что все же нам следует навестить клуб, чтобы полностью погрузиться в атмосферу «темы»…



Глава 40

Виктория Вознесенская

Иногда жизнь подбрасывает тебя вверх, чтобы потом жестко приземлить на твердую поверхность реальности. Я жила, фактически ослепленная другой правдой, что моя семья просто такая какая есть. Но нет… У мамы не было чувства любви к папе, только к деньгам, которыми он ее покрыл, словно укутал в одеяло. Потакал во всем… любил, и тем не менее нашел утешение в объятиях другой женщины. Мне никогда не понять, что стало точкой невозврата в отношениях родителей, и почему они терпели друг друга столько лет, а не попытались начать сначала. После жестких переговоров у Кости в компании, меня накрыла волна депрессии. Нет, не Дубровский был виноват, или мать. О ней я думать не хочу. И так всё стало ясно. Наследство — многомиллионные проекты отца, оставленные на мое имя. Он готовил меня к посту, которым сам руководил, а теперь это все будет принадлежать Дубровскому. Я отдавала себе отчет в содеянном. Знала, что рискую многим, ведь кто его знает, что будет завтра. Но я так устала от этой бешенной гонки за право быть счастливой, за право любить мужчину и знать — наши чувства абсолютно взаимны. Всё это я рассказала Вере. Обо всех своих переживаниях, в том числе и о положительном тесте на беременность, но до сих пор не могла признаться о его результатах Косте. Словно был барьер, но понять никак не могла, почему вдруг он возник. Наверное, на фоне последних перемен, моя нервная система сдала сбой, и я ушла в себя. Дубровский ходил весь сам не свой из-за моего состояния, но и не решался лезть с расспросами, за что я безмерно ему благодарна. Иногда личная дистанция здорово помогает прийти в себя. Но за что я люблю его больше всего, что он, не смотря на мою молчаливость, каждую ночь был со мной. Ложился рядом и притягивал к своей груди, инстинктивно накрывая ладонью мой живот. А у меня внутри все обрывалось, что я утаивала такую важную новость. И потом, тихо смахивая бесшумную слезинку, я оборачивалась к нему лицом, ласкала его крепкие плечи, и целовала… просто целовала перед сном и снова отворачивалась. Так безмолвно я благодарила его за свой каприз, за то, что позволил мне самостоятельно пережить предательство со стороны родных.

— А что с Мирославой, — непринужденно спросила Вера. Следующим вечером мы устроили с ней девичник. Костя уехал в компанию, оставив нас наедине с подругой, но я догадывалась, что мой мужчина попросил Веру следить за мной в оба глаза. Пристальное внимание подруги немного нервировало, а потом всё вошло в свое русло. Мы пропустили по одному бокалу легкого вина, наелись всякой вредной вкуснятины в виде чипсов и сырных сухариков, поставили мыльную оперу, которую очень давно когда-то смотрели. Чуть-чуть поплакали над концовкой, радуясь за счастливый конец для героини кино. Я присела на диване, облокотившись локтем о спинку и подперла рукой голову. Шумно вздохнула, потому как еще не думала о своей сводной сестре, и как нам быть с наследством. Хотя… Владленов позже созвонился со мной и предупредил, что в сейфе письмо, в котором отец четко расписал кто на что претендует. Так вот дом, где мы жили все это время, по праву принадлежал Мирославе и ее матери. Боже, я тем вечером знатно обалдела, когда представила выражение лица своей матери. И буквально следующим утром мне сообщили, что ее арестовали за предумышленное убийство своего супруга.

— Вера, я не могу с ней связаться, — грустно отвечаю. — Мира избегает моего общения с ней, и, частично, я понимаю, — признаюсь своей подруге, глядя в упор в ее зеленые глаза. Долго думала, от чего Мирослава пытается сбежать и единственное на ум пришло — это не желание родниться с теми, кто столько времени причинял ей боли. Если пресса прознает о существовании еще одной законной представительницы на наследство, то Мире и ее маме придется нелегко. Они станут вечной темой для обсуждения разных тем, начиная от любовницы моего отца, заканчивая содержанкой и суррогатной матерью их первой дочери. Уму непостижимо, на что была готова пойти моя мать, только бы не вредить себе самой. Но она лишь усугубила положение, пожелав присвоить все себе.

— Не жалеешь, что так легко все отдала Косте? — Вера не стесняется в вопросах, и за это я люблю ее. За искренность. Я в ответ мотаю головой.

— Нет. Напротив, как груз свалился с плеч. Он сможет управлять такой махиной, а я — нет.

— Да, брось, — девушка шутливо отмахнулась от меня, не веря словах, но это чистая правда. Вера замерла. — Серьезно? — подозрительно переспрашивает, придвинувшись ко мне ближе. Кладет руки на мою, что лежит на моем бедре, и сжимает в знак поддержки. Я снова кивнула, едва улыбаясь. — Но, почему?

— Потому что я никогда не хотела этого, — так просто отвечаю, добавляя, — у нас с тобой прекрасная работа, которую мы открыли на двоих. Устраиваем торжества, дарим радость людям… один единственный счастливый день, который запомнится на долгие годы. А что я вижу в перспективе компании отца… — замолкаю, цыкнув. Затем отвожу глаза в сторону, смахнув слезу. — Только нервы, вечную гонку и постоянный, пристальный контроль за мной, когда и где я бы осеклась в делах, чтобы тут же всё это отобрать у меня.

— Это так, Вик, — Вера обнимает меня, и я отвечаю взаимностью, слышу ее сердцебиение и под его ритм стараюсь выровнять свое сбившееся дыхание. — Но компания отца… разве тебе бы не хотелось быть ее частью? Зачем рубить так с горяча, отмахиваясь от своего родного папы. Он верил в тебя, как и ты в него, — заканчивает шепотом, продолжая гладить меня по голове.

— Я скучаю по нему, Вер, — хлюпаю носом, тут же вытирая рукавом теплой кофты со щеки еще одну слезу. — Хочу увидеть его и накричать, почему прежде во всем не признался, почему подставил меня под такой серьезный удар… В конце концов, почему сразу не сказал, что делил свою любовь на нас двоих с Мирой. Я бы приняла, понимаешь? — чуть отстраняюсь от Веры, в упор смотрю на нее, — возможно все для меня было бы шоком, но с его поддержкой я бы пережила такого рода предательство.

— Просто дай ему право на ошибку, — говорит подруга, снисходительно улыбаясь. — Он стал твоим идеалом отца, и потому к нему такие завышенные требования, Вика.

— Не знаю, — уворачиваюсь от нее, вставая с дивана. Выключаю телевизор, кинув пульт на мягкую подушку. Обнимаю саму себя. — Я тут подумала, что он все это знал, — сощурившись смотрю в одну точку. — Чувствовал, что я уйду с мостка, и потому подстраховался.

— Хочешь сказать, что Игорь Валентинович знал о чувствах Дубровского к тебе? — удивленно уставилась на меня, сев прямее.